Смотреть больше слов в «Словаре синонимов»
Ульяна личного имени; Юлиана, Иулиана; Уля, Ульяха, Ульяша, Ляна, Яна, Юлианка, Юля, Лиана, Ана Словарь русских синонимов. ульяна сущ., кол-во синонимов: 2 • имя (1104) • уля (1) Словарь синонимов ASIS.В.Н. Тришин.2013. . Синонимы: имя, уля... смотреть
Ульяна 1) -ы, жен. Разг. к (см. Юлиана).2) -ы, жен. Разг. к (см. Юлиания). Словарь личных имён. Ульяна ж Женское к Иулиан. 3 января (21 декабр... смотреть
корень - УЛЬ; суффикс - ЯН; окончание - А; Основа слова: УЛЬЯНВычисленный способ образования слова: Суффиксальный∩ - УЛЬ; ∧ - ЯН; ⏰ - А; Слово Ульяна с... смотреть
УЛЬЯНА, -ы, ж.Женщина высокого роста.Возм. от имени баскетболистки Ульяны Семеновой.Синонимы: имя, уля
Rzeczownik Ульяна Uljana Julianna Ульян Uljan
С одной стороны Ульяна, с другой Фома. Обл. Шутл.-ирон. О человеке с отклонениями в психике. Мокиенко 1989, 167.Синонимы: имя, уля
имя собств., сущ. жен. родаУляна
Ульяна Улья́на(ж.) – имя собств., др.-русск., ст.-слав. ьлиѩниѩ (Супр.). Через греч. ᾽Ιουλιανή от лат. Jūliāna.
спецсл. оперативная установкаСинонимы: имя, уля
Уль'янаСинонимы: имя, уля
Ульяна, -ы, ж. Разг. к Юлиана (см.) Ульяна², -ы, ж. Разг. к Юлиания (см.)
(ж.) – имя собств., др.-русск., ст.-слав. ьлини (Супр.). Через греч. от лат. Juliana.
乌里扬娜Синонимы: имя, уля
1. Ульяна, -ы, жен.; разг. к Юлиана2. Ульяна, -ы, жен.; разг. к Юлиания
Ульяна — Русск. ф. от Юлиания.
имя ж Ульяна
Женское имя
Жена Леонтия Ивановича, дочь эконома "какого-то казенного заведения в Москве". В юности Улинька была "чрезвычайно бойкая, всегда порхавшая, девушка", "с кошачьим проворством движений, с резвой речью и звонким смехом. У ней был грациозный рот с хорошим подбородком. Особенно профиль был правилен, линия его строга и красива". "У нее чисто-римский профиль", - как казалось Козлову; Леонтий видел и любил "в ней какой-то блеск и колорит древности, античность формы". "Его поражала линия ее затылка и шеи". "Голова ее казалась ему похожей на головы римских женщин на барельефах, на камеях: с строгим, чистым профилем, с такими же каменными волосами, немигающим взглядом и застывшим в чертах лица смехом". Райский не мог отвести "глаз от ее профиля": "ему виделась также "римская камея" во всей прелести этих молящих глаз, полуоткрытых, горячих губ". "Волосы рыжеватые, немного потемнее на затылке, но чем шли выше, тем светлее, и верхняя половина косы, лежавшая на маковке, была золотисто-красноватого цвета: от этого у ней на голове, на лбу, отчасти и на бровях, тоже немного рыжеватых, как будто постоянно горел луч солнца". Около носа и на щеках роились веснушки и не совсем пропадали даже зимою. Из-под них пробивался пунцовый пламень румянца. Но веснушки скрадывали огонь и придавали лицу тень, без которой оно казалось как-то слишком ярко освещено и открыто". Оно имело еще одну особенность: постоянно лежащий смех в чертах, когда и не было чему и не расположена она была смеяться". У ней постоянно "скалились зубы". Она живо и с удовольствием" могла рассказать всем о том, как ее подругу, Лизу, застали "на заре, разговаривающей с письмоводителем через забор в саду", или о "той барыне (и имя, отчество, фамилию скажет), к которой ездит все барин в карете и выходит от нее часу во втором ночи". - "Эк, прет: и не взглянет!" - подумала она, глядя на студента Козлова, и не выдержала, принялась хохотать". - "Эта рисовая каша житья не давала Козлову. У. уверяла, что он (студентом) "незаметно съел три тарелки" и "что за кашей и за кашу влюбился в нее". "Смех будто застыл у ней в лице и шел больше к нему, нежели слезы, да едва ли кто видал их на нем". Она умела "ограничиваться и насмешливым наблюдением", "а, когда не хватало терпения, уходила в другую комнату разражаться смехом" или делать так, что "смех" был далеко запрятан в черты ее лица. "Не торопитесь, поедайте, - сказала она Козлову: - хотите еще?" - Когда Козлов признался ей, что он "очень беден", и показывал ей "полинявший и отчасти замаслившийся вицмундир", он разглядел "далеко запрятанный, в черты ее лица, смех". - "Вы смеетесь надо мной?" - спросил он с удивлением. - "И не думала, - равнодушно сказала она: - Что за редкость - изношенный мундир? Мало ли я их вижу!" Она, действительно, не смеялась и не хотела смеяться, только смеялось у ней лицо... Она даже сама сбегала за нитками и иголкой и пришила Козлову недостающую пуговицу к вицмундиру". Годы пощадили У. А.: "в тридцать с небольшим лет она казалась" только "расцветшей, развившейся и прекрасно сложившейся физически женщиной". "Бойкость выглядывала из ее позы, глаз, всей фигуры. А глаза по-прежнему метали "искры", тот же у ней пунцовый румянец, веснушки, тот же веселый, беспечный взгляд, и, кажется, та же девичья резвость". - "Моя рыжая Клеопатра", - называл ее муж. Он же называл ее Тарквиниевой Лукрецией, хотя и прибавлял, что У. А. "любит лакомиться не так, как та!" По мнению Райского, "эта римская голова полна тьмы, а сердце - пустоты", и Леонтий одной У-е А-е "бессилен преподать образцы римских добродетелей". Она "проворно" болтала по-французски, но "к книгам" была "холодна": "дать ей (французскую) книгу, половины не понимает", - говорил муж: - по-русски о сю пору с ошибками пишет. Увидит греческую печать, говорит, что хорошо бы этакой узор на ситец, и ставит книги вверх дном, а по-латыни заглавия не разберет. Opera Horatii - переводит: Горациевы оперы!" Слушая отзывы товарищей о студенте Козлове, что он "предобрый", "преумный" и "высокой нравственности": "Добрый, - думала она: - собак не бьет! Какая же это доброта, коли он ничего подарить не может!" - "Умный! - продолжала она штудировать его: - ест третью тарелку рисовой каши и не замечает! Не видит, что все кругом смеются над ним". "Высоконравственный!.." Она подумала над этим эпитетом, исчесала себе пальцем темя, осмотрела рассеянно свои ногти и зевнула". "На нем, кажется, и рубашки нет: не видать! Хороша нравственность!- заключила она". - "Нет, ты у меня "умный, добрый, высокой нравственности!" - сказала она со своим застывшим смехом в лице и похлопала мужа по лбу". - "Да, вы теперь умны стали, и тоже, я думаю, "высокой нравственности", - заметила она Райскому. - "Шалун!" - прибавила она певучим голосом". О труде У. А. была также невысокого мнения: "Ну, уж выдумают: труд! - с досадой отозвалась (на слова Райского) У. А. - Состояние есть, собой молодец! только бы жить, а они - труд! Что это, право, скоро все на Леонтия будут похожи: тот уткнет нос в книги и знать ничего не хочет". - "Она управляла отцом и студентами", позднее "управляла также мужем". Когда Козлов осведомился у Райского, на каком условии тот отдает ему свою библиотеку, и спросил шутливо: "Не хочешь ли из жалованья вычитать, я все продам, заложу себя и жену..." - "Пожалуйста, только не меня... - вступилась У. А.: - я и сама сумею заложить или продать себя, если захочу". Она сумела, несмотря на небольшие средства мужа, устроить так жизнь, что у нее "на все хватает". "В девичестве она принимала подарки от студентов-поклонников: один из ее поклонников-студентов подарил ей парижские ботинки и серьги; другие кто дарил материю на платье, под предлогом благодарности о продовольствии [отец Улиньки "держал стол" для приходящих студентов], кто доставал ложу, носили ей конфеты". - "Бери, когда дарят!" - "живо" сказала У. А., когда Райский предложил Козлову свою библиотеку в вечное и потомственное владение". Муж звал ее "взяточницей": "От купцов на праздники и к экзамену родители явятся с гостинцами - я их вон гоню отсюда, а она их примет со двора", - жаловался Леонтий Райскому.<p class="tab">"Студенты все влюблялись в нее по очереди, или несколько человек в одно время". Райский был в их числе. - "Вам ли стыдить меня? Я постыдилась бы за другого. А, вы! помните?" - сказала ему У. А., встретясь с Борисом Павловичем спустя много лет, Райский, по взглядам, какие она обращала к нему, видел, что в ней улыбаются старые воспоминания и что она не только не хоронит их в памяти, но передает глазами и ему". - "Я не студент, а вы не девочка! - упрекнул он ее". Он хотел "бросить камень" "в эту холодную бессердечную статую", напомнить ей о долге, о стыде и... "громы умолкли" пред прелестью "этих молящих глаз, полуоткрытых горячих губ". Своих поклонников У. А. "водила за нос"; "про любовь одного рассказывала другому и смеялась над первым, потом над вторым". "Соперников она учила, что и как говорить, когда спросят о ней". "Если кто, бывало, станет ревновать ее к другим, она начнет смеяться над этим, как над делом невозможным, и вместе с тем умела казаться строгой, бранила волокит за то, что завлекают и потом бросают неопытных девиц". "Она порицала и осмеивала подруг и знакомых, когда они увлекались". Когда Райский заметил, что "муж ее так любит", она возразила: "Куда ему? Умеет он любить! Он даже и слова о любви не умеет сказать: выпучит глаза на меня - вот и вся любовь! точно пень! Дались ему книги, уткнет нос в них и возится с ними! Пусть же они и любят его!" Она уверяла Райского, что отдала Леонтию "всю жизнь, пожертвовала собой: ему покойно, больше ничего не надо..." - "Кто его оскорбляет! - "Что вы мне мораль читаете! - говорит она Райскому. - Я буду для него исправной женой, а любовницей (она сильно потрясла головой) - никогда!" Со студентом, подарившим ей "парижские ботинки", она стала ласковее: шепталась с ним, убегала в сад и приглашала к себе по вечерам пить чай". Другие узнали и стали дарить ей, и она "стала со всеми одинаково любезна". Своего будущего мужа она и не замечала. "Она заметила только, что у него то на вицмундире пуговицы нет, то панталоны разорваны или худые сапоги. "Да еще странно казалось ей, что он ни разу не посмотрел на нее пристально, а глядел, как на стену, на скатерть". - "Какой смешной, этот Козлов у вас!" - говорила она; но когда пришивала оторвавшуюся пуговицу к вицмундиру Леонтия, то "щека ее была у его щеки, и ему надо было удерживать дыхание, чтоб не дышать на нее"; "потом она крепко прижалась щекой к его груди, около самого сердца, и откусила нитку". - "Что ж стоите? Скажите merci, да поцелуйте ручку! - "Ах, какой", - сказала она повелительно и прижала крепко свою руку к его губам, все с тем же проворством, с каким пришивала пуговицу". "Она знала, что он "принимал за чистую монету всякий ее взгляд, всякое слово", и когда он объявил, что "женится на ней", У. А. обещала написать к нему, когда придет время выходить замуж. Он принял это не шутя". "Лет через пять" (У. А. "уезжала куда-то и воротилась в Москву", "больная, худая"), она написала Леонтию, спрашивала, помнит ли он ее и свои старые намерения". Он ездил в Москву, где жила У. А. "у бедной тетки" и "приехал оттуда женатым на У. А.". Мужа она называла "дураком" и "уродом". Она призналась Райскому, что никогда не любила Леонтия: "Таких не любят". На вопрос, зачем она шла замуж, У. А. ответила: "Это другое, совсем другое дело: он взял, я и вышла. Куда ж мне было деться!" - "Чем он (Леонтий) несчастлив? - вспыхнув, спросила У. А.: - поищите ему другую такую жену". "Он одет, обут, ест вкусно, спит покойно, знает свою латынь - чего ему еще больше? И будет с него! А любовь не про таких!" - "Мне тошно жить, здесь такая скука…" - жаловалась У. А. тому же Райскому: - я захвораю, умру!"</p><p class="tab">"О сношениях" У. А. с m-r Шарлем "знали все кроме мужа". - "Вы ездите к этой женщине - возможно ли, - говорила Крицкая Борису Павловичу. - "Я компрометирована. Что скажут, когда узнают, что я завезла вас сюда? Allons, de gr?ce, montez vite et partons! Cette femme, quelle horreur" ("Перевод", Ульяна Андреевна, 1). Татьяна Марковна не терпела У. А. Узнав, что Райский гулял с Козловой, Бережкова сказала: "Вот, нашел, с кем гулять! У ней есть провожатый, m-r Шарль". Сама У. А. поспешила заявить Райскому, только что приехавшему в Малиновку: "Не верьте, это все глупости - ничего нет". Когда Райский как-то упомянул имя m-r Шарля, она возразила: "Шарль! Кто это вам напел? Противная бабушка ваша? - вздор! вздор!" У. А., по выражению мужа, "за словом в карман не пойдет"; на возражение Райского, что он сам слышал (как "за забором, в садике Козлова", когда Леонтия не было дома, звучал смех и "будто раздался поцелуй"), У. А. ответила: "Это все пустое - вам померещилось! М-r Шарль придет, спросит сухарь, стакан красного вина - выпьет и уйдет". Она умела "таиться, притворяться и лгать" и, когда "лгала" и "таилась", взгляд ее делался "русалочьим", а глаза "прозрачны, как вода". - Когда Райский, жалея Леонтия, заметил: "Вы его обманываете целую жизнь, каждый день, уверяете его в любви". - "Никогда я не уверяю, да он и не спрашивает! Видите, и не обманываю", - ответила она. После того как Райский стал уклоняться от встреч, У. А. была оскорблена. Она "сказала мужу, что друг его знать ее не хочет, не замечает, как будто она была мебель в доме, пренебрегает ею, что это ей очень обидно и что виноват во всем муж, который не умеет привлечь в дом порядочных людей и заставить уважать жену". - "Поговори хоть ты, - жаловалась она: - отложи свои книги, займись мною!" И Козлов сам просил Райского: "Ты бы ее побаловал, Борис Павлович... Поволочись немного, пококетничай! Ведь ты любишь болтать с бабами! А она только тобой и бредит". "Схитрила" она и покидая мужа: "сказала, что хочет повидаться с родными в Москве", "выманила у мужа паспорт" и "укатила с Шарлем, которого "вызвали зачем-то в Петербург". Она лишь "с дороги" написала письмо Леонтию, чтобы "он ее не ждал, что она не воротится, что не может и жить с ним, зачахнет здесь".</p><p class="tab">Райский сравнил У. А. с "простодушной нимфой, ищущей встречи с сатиром". - "Каково-то мне жить, жить без любви!" - сказала она Райскому, при виде которого "у нее глаза загорелись от удовольствия". "Она бросила беглый взгляд на лицо, на костюм Райского, и потом лукаво и смело глядела ему прямо в глаза". - "Вы всех здесь с ума сведете, меня первую... Помните? - начала она и глазами договорила воспоминание. Она пристально разглядывала Райского, и даже муж ей заметил: "что ты уставила на него глаза?" Тогда Райский "сказал ей резко": "А стыд, куда вы дели его, У. А.?" - "Стыд... стыд... - шептала она, обливаясь румянцем": - Стыд я топлю в поцелуях". - "Да, мое время проходит... - сказала она со вздохом. -Немного мне осталось... что это, как мужчины счастливы: они долго могут любить..." - "Вы теперь уже не влюбитесь в меня - нет?" - говорила она Райскому. Когда Леонтий спросил У. А., чем он сможет отдарить Райского (за книги): "тебя, что ли, отдам?" - "добавил он нежно". - "Отдай: я пойду, возьмите меня!" - сказала она, вдруг сверкнув взглядом, как будто огнем". Она бредила Райским, и ее "бред" услышал даже Козлов. Она встретила его "с распростертыми объятиями". - "Для меня вы все тот же милый студент, шалун, а я для вас та же послушная девочка!" "С блеском на рыжеватой маковке и бровях, с огнистым румянцем, ярко проступавшим сквозь веснушки, она смотрела ему прямо в лицо лучистыми, горячими глазами, с беспечной радостью, отважной решимостью и затаенным смехом". "Он попал будто в клетку тигрицы, которая, сидя в углу, следит за своей жертвой: и только он брался за ручку двери, она уж стояла перед ним, прижавшись спиною к замку и глядя на него своим смеющимся взглядом без улыбки. В ответ на молчание, холод, сухие взгляды и "легкую улыбку презрения" Райского, она льнула к нему. "Разве вы все отдали Вере: да?" - шептала она". - "Вере, - вдруг спросил он, отталкивая ее". - "Так - я все знаю - молчите! Забудьте на минуту свою милую....Хоть на час будьте мой - весь мой, чтоб никому ничего не досталось! И я хочу быть - вся ваша... вся! - страстно шептала она, кладя голову ему на грудь". - "Я ждала этого, видела вас во сне, бредила вами, не знала, как заманить. Случай помог мне - вы мой, мой, мой! - говорила она, охватывая его руками за шею и целуя воздух". "Она бросилась к двери, заперла и положила ключ в карман и смотрела на Райского с дерзким торжеством, сверкая смеющимися глазами". "Райский молча дивился красоте ее римского профиля". Она уверяла, что "любит" его и "все верна милому студенту Райскому". "Она играла своим позором". Когда же Райский вздумал вдруг пробудить "давно уснувший стыд", "она вздрогнула", "руки у ней упали неподвижно, она взглянула на Райского мутно, сильно оттолкнула его, повела глазами вокруг себя, схватилась обеими руками за голову и испустила крик, т. ч. Райский испугался", "потом оставалась минут пять в забытье, наконец пришла в себя..." "и вдруг дико, бешено стиснула его руками за шею, прижала руки к груди и прошептала: "Вы мой.. мой! не говорите мне страшных слов". - "Вы мой теперь: никому не отдам вас!" Она торжествовала. Райский "избегал ходить" в дом Леонтия: "его угрызало воспоминание о том, как он великодушно исполнил свой долг", а У. А., "внутренно торжествующая", каждый раз встречала его "страстными взглядами и с затаенным смехом в неподвижных чертах". Вскоре Райский, гуляя с Волоховым, увидел купающихся неподалеку друг от друга m-r Шарля и У. А.; "оба хотели спрятаться, но Марк закричал им. - "Никто не боится!" - ответила У. А., выходя нехотя (из-за кустов) и стараясь не глядеть на Райского". Когда Борис Павлович, по поручению Леонтия, посетил У. А. в Петербурге, - она его не приняла.</p><div align="right"></div>... смотреть
Деревенская баба. В родительскую субботу ночью ходила на церковную паперть, чтобы увидеть, кому в предстоящем году придется умереть. По словам Илюши, "перво-наперво она сидела долго, долго, никого не видала и не слыхала... только все как будто собачка этак залает, залает где-то... Вдруг смотрит: идет по дороге мальчик в одной рубашонке. Она приглянулась. Ивашка Федосеев идет..." "Но, а потом смотрит, баба идет. Она вглядываться, вглядываться - ах, ты, Господи! - сама идет по дороге, сама Ульяна..." Ивашка Федосеев уже умер, а Ульяна еще нет, хотя очень плоха: "в чем душа держится..."... смотреть
принадлежащая Юлиюстарое Юлиана, Иулианапроизводные Уля, Ульяха, Ульяша, Ляна, Яна, Юлианка, Юля, Лиана, Ана
принадлежащая Юлию старое - Юлиана, Иулиана производные - Уля, Ульяха, Ульяша, Ляна, Яна, Юлианка, Юля, Лиана, Ана
кн-на Палецкая, супруга кн. Юрия Васильевича (с 1549 г.), постриглась вдовою 1565 г. в мон. Александра; † 1569 г.{Половцов}
Дьячиха, жена Ефрема, "женщина весьма мужественного телосложения". Когда муж напивается, "она тотчас же берет его за воротник, отводит в тесный и холодный чулан и здесь запирает его". Изредка "дает Ефрему опохмелиться"; но при этом говорит ему: "только, смотри, не балуй". "Бабой слывет неглупой".... смотреть